Доказательства вины - Страница 147

147

Впрочем, обычно все обстояло не так драматично, хотя в леднике из продуктов преобладала замороженная пицца, ради которой мои магические уборшики пополняли запасы льда с прямо-таки религиозным рвением. Большую часть пиццы я оставлял на поверхности нетронутой к их очередному визиту, что можно считать продолжением моей политики бессовестного подкупа маленького народца — с вполне успешными, надо сказать, результатами.

Я слишком устал, чтобы готовить что-либо, да и никаких деликатесов в доме не было, так что я просто сунул пару сосисок между ломтями хлеба, добавил туда латук и проглотил всухомятку.

Потом взял несколько кусков льда, кинул их в кувшин и наполнил его водой. Сняв с полки стакан, я налил в него ледяной воды из кувшина и забрал стакан и кувшин к камину. Я поставил кувшин на каминную полку, почти механически растопил заклинанием камин и принялся ждать неизбежного, потягивая холодную воду и глядя в огонь. Мистер составлял мне компанию, сидя на книжной полке.

Молли потребовалось некоторое время, чтобы подготовиться, но меньше, чем я ожидал. Дверь моей спальни отворилась, и она вышла в гостиную.

Она приняла душ. Ее волосы цвета сладкой ваты свисали мокрыми прядями. Она окончательно смыла весь макияж, но на шеках розовели пятна, не имеюшие, как я предположил, никакого отношения к косметике. Разнообразные колечки и прочие пирсинговые штучки, которые я мог разглядеть, сияли в свечном свете оранжевым. Она шла босиком. И в коричневой рясе. Я приподнял бровь и стал ждать продолжения.

Она зарделась сильнее и медленно подошла ко мне, остановившись на расстоянии меньше фута.

Я не дал ей никакой зацепки. Никакого выражения на лице. Ни слова. Я просто молчал.

— Вы заглянули в меня, — тихо прошептала она. — А я заглянула в вас.

— Это действует именно так, — подтвердил я тихим нейтральным тоном.

Она поежилась.

— Я увидела, какой вы человек. Добрый. Мягкий. — Она подняла взгляд и заглянула мне в глаза. — Одинокий. И... — Она порозовела еще на пару градусов. — И голодный. Никто не касался вас уже очень давно.

Она подняла руку и положила мне на грудь. Ее пальцы были очень теплыми, и волна чисто биологической реакции, миновав мозг, разлилась по телу горячим наслаждением — и желанием. Я опустил взгляд на руку Молли. Пальцы ее, едва касаясь, описывали медленный круг по моей груди. Я испытал легкую брезгливость к самому себе и к моей реакции. Блин! Я знал эту девицу с тех пор, как ей еще не приходилось покупать женских гигиенических товаров.

Мне удалось запугать свои мужские гормоны, не дав им зарычать или пустить слюни, хотя голос мой все-таки сделался чуть более хриплым.

— Тоже верно.

Она снова подняла на меня взгляд, широко раскрыв глаза — достаточно бездонные и голубые, чтобы в них утонуть.

— Вы спасли мне жизнь, — сказала она, и я услышал, как дрожит ее голос. — Вы собираетесь учить меня. Я... — Она облизнула губы и повела плечами. Коричневая ряса соскользнула на пол.

Татуировка, начинавшаяся на ее шее, спускалась к самому проткнутому пирсингом соску. У нее обнаружилось еще несколько колечек и других штучек на местах, где я подозревал (чисто гипотетически!) их существование. Она поежилась и задышала чуть чаше. Отсветы огня в камине весело играли на ее теле, меняя очертания.

Я видел тела и круче. Правда, по большей части обладательницы оных использовали внешность для того, чтобы скрыть от меня что-то, так что разница заключалась больше в презентации. Молли не обладала особым опытом выставлять себя перед мужчиной или разыгрывать кокетку. Она могла бы стоять иначе — прогнув спину, развернув бедра, напустив на лицо выражение чувственного сексуального интереса, словно приглашая меня броситься к ней. Она могла бы выглядеть богиней совращенной юности.

Вместо этого она стояла неуверенная, напуганная, слишком наивная (а может, честная?), чтобы держать себя неискренне, — и уязвимая. Напуганная, неуверенная принцесса, заблудившаяся в темном лесу.

Это оказалось хуже, чем если бы она охмуряла меня, как опытная куртизанка. То, что я видел в ней, было честным и полным надежды, доверчивым и испуганным. Она была подлинной, и хрупкой, и бесценной. Мои эмоции, объединившись с моими железами, накинулись на меня, визжа, что она нуждается в человеческом тепле, и что самое лучшее, что я могу сделать, — это обнять ее и сказать, что все будет хорошо, — и что если за этим что-нибудь последует, кто может винить в этом меня?

Я мог. Поэтому я просто смотрел на нее с непроницаемым лицом.

— Я хочу научиться у вас, — продолжала она. — Я хочу сделать все, что могу, чтобы помочь вам. Отблагодарить вас. Я хочу, чтобы вы научили меня этому.

— Чему? — тихо, осторожно спросил я.

Она облизнула губы.

— Всему. Покажите мне все.

— Ты уверена? — спросил я.

Она кивнула, широко раскрыв глаза. Зрачки ее расширились, пока вокруг них не осталось узкого кольца голубого.

— Научите меня, — прошептала она.

Я коснулся ее лица пальцами правой руки.

— Стань на колени, — сказал я. — Закрой глаза.

Она повиновалась, дрожа; дыхание ее участилось от возбуждения.

Но это прекратилось, как только я снял кувшин ледяной воды с каминной полки и вылил ей на голову.

Она взвизгнула и опрокинулась навзничь. Прошло, наверное, десять секунд, прежде чем Молли оправилась от шока, и к этому времени она задыхалась и дрожала, раскрыв глаза еще шире от потрясения и замешательства — ну и от скрытой боли.

Я повернулся к ней и тоже опустился на карачки, чтобы смотреть ей в лицо.

147